Сын
Часть 1......... Часть 2......... Часть 3.......... Часть 4........... Часть 5
4
Зинуля, веркина соседка по общежитию, пришла ко второму тайму. Вся такая неземная, словно со страниц модного журнала снизошла.
– И как ты, Зинуля, при своей профессии так цвести умудряешься? – даже Кузьмич не удержался от комплимента.
– А ты чего челюсть отвесил, помог бы лучше девочке раздеться, – это уже Юрке, который встал в дверях как был с картофелиной в руке и ошарашенно на Зинулю уставился.
– Благодарю, – привычно произнесла Зинуля, сбрасывая в руки Юрке свою шубейку.
И осталась в облегающих ее стройную фигуру дорогих джинсах да в батистовой кофточке, из-под которой все прелести ее так и выпирали. Отбросила двумя руками волосы с плеч. Прогнулась вся. Кузьмич даже крякнул.
Тут и за стол сели. Телек вырубили, потому что наши, мол, все равно их обоих взгреют, завели музыку. Начали с тостов, а потом по-простому: «Давайте, девки, за свободу... за любовь!»
Предупрежденный Юрка пил мало, но и того, что пил, хватило – начал ко всем приставать: вот, вы скажите... Но его обрывали быстро, а потому он, наконец, замолк да на Зинулю уставился; только тихонько подвывал Крыске, который завел на гитаре какой-то блатняк да несколько раз Высоцкого попробовал.
Но трезвел Юрка так же быстро, как и хмелел, потому что пил мало. И вот, когда Крыска заныл что-то из Есенина, Юрка вдруг не выдержал.
– Дайте мне, – протянул руку через стол.
– Что?
– Гитару.
– На лучше, выпей, – снова попытался оборвать его Кузьмич.
– Да что вы к парню привязались, – вступилась за Юрку Людмила. – Совсем рот заткнули. Дайте, если человек просит, что – убудет от вас!
В общем, дали Юрке инструмент. Сначала он «Клен» спел: затихли за столом.
– Нормально, Юрка! Это ж надо вспрыснуть, – только и смог сказать Крыска.
Но Юрка отказался, запел «На заре ты ее не буди», да так, что у Верки мурашки по спине пробежали. Надо же – такой голос: живой, домашний такой. И с такой душой, что на следующей песне Верка не выдержала – заперлась в ванне и поревела там минут пять. Вышла – вся пятнами. Кузьмич это сразу заметил.
– Все, Ефимыч, извини, у нас не поминки – будем танцевать.
Для интиму свет выключили, стол отодвинули и парами по углам зажались. А Юрка сидит, сосредоточенно сквозь свои кругляши вилку рассматривает: так повернет и этак. Зинуля маялась, маялась, вздыхала да покашливала – безрезультатно, а потом взорвалась.
– Так и будем сидеть?
– Извините, Зинуля, задумался.
– Думать с утра надо, где деньги взять.
Юрка встал каблуки вместе, слегка склонил голову. Зинуля выругалась про себя, манерно присела в реверансе, вздохнула, улыбнулась, потянулась к нему вся... И пошли стоять под музыку в третий угол. Молчали, переминаясь с ноги на ногу; Зинуля прижалась к нему, а у Юрки то ли от духов ее изысканных, то ли еще от чего голова кругом пошла. Втрескался пацан.
5
Вьюжным январским днем Верка с работы в общагу пришла: Кузьмич ремонт затеял, а, сколько ни предлагала Верка, от помощи отказался. Как вошла она в комнату, так и завалилась, не переодеваясь, на кровать: намаялась за последние дни. Зинуля, белая, сидела перед зеркалом и втирала в щеки размазанный по лицу крем; объяснила, что косметичка ее больна, – «осталась сегодня без макияжа, ничего, выкрутимся».
– Смотрю я на тебя, – она обернулась к Верке, – сколько тебе лет-то?
– Скоро двадцать восемь.
– Вот видишь, а мне тридцать один... Поистаскалась ты, Верка, совсем. Ты же баба – последи за собой. Мужики на свежачок клюют, а ты уж не девочка – вон, морда серая. Смотри, бросит тебя твой-то.
– Ой, Зинка, не трави душу, – бросила Верка, отворачиваясь к стене.
– Что вы взъелись на меня все, – вдруг вспылила Зинуля,– ну, травильщица я, травильщица. Да я при всей своей вредности таких как ты десять раз за пояс заткну, даром, что вы моложе. На меня вон еще такие молокососы бросаются, как этот Юрка ваш: «Зина, вы – чудо!»
Она скривилась, прищурила глаза, изображая Юрку.
– Зинуля, прости... так, с языка слетело, – Верка уже обернулась,– расскажи, как там у вас... я сразу заметила, что он в тебя втюрился.
– Втюрился, втюрился... Нормально у нас, на Брамса идем, – обида еще не проходила, – сдался мне ваш Юрка: на его копейки каши не сваришь. Так, от скуки только.
– Но он же любит тебя.
– Как же, любит! Теленок он. За руку возьмет и стихи читает, будто бы свои. А сам Мандельштама шпарит и таких же из начала века. Ну, и сказала я ему все по этому поводу, так он бросился извиняться, боялся, мол, оскорбить ваш слух, Зина, своими, неумелыми. А как-то прочел свое – вот умора! – я и Вселенная, значит, одно целое. В общем декаденствующий, – она поискала слово, – тьфу!..
– Но он же любит тебя!
– Что ты заладила: любит, любит. Ты-то много любви видела?
Верку словно в прорубь опустили – похолодела вся. До того горько стало, что даже плакать не захотелось. А тут стук в дверь и после «да-да, входите» растерянная юркина голова: «Разрешите?»
Зинулю как подменили.
– Сейчас, сейчас, Юрочка, я буду готова, – заулыбалась приветливо и искренне.
«Вот актриса!» – подумала Верка. Умеет же мужиков обхаживать! Однажды, рассказывала, в ресторане пушкиниста подцепила, обмывал чью-то докторскую. Потанцевали, а после он за свой стол ее потащил, так она им (вот нахальная!) тоже ученой дамой представилась, только из другого города: сюда приехала в Салтыковке порыться. Что тут началось! Все, особенно мужики лезут: что да как, помочь обещают, тему выспрашивают. А она им: всю жизнь мечтала всерьез заняться Пушкиным, да не повезло, теперь вот таким-то. Как, вы не знаете, не слышали? Ну, конечно, не Пушкин, но лауреат. В общем, пристыдила докторов и разных там. Вот и Юрку на стихах поймала. Чьих это? А-а, что-то из начала века...
– Ну, вот и все. Вер, мы пошли.
– До свидания, Вера Николаевна.
– Свет погасите!..
Верка опять повернулась к стене. Снова вспомнила о Зинуле, но прежней зависти к ней за ее звенящую красоту не было. «Вот актриса, – подумала почти вслух, как выругалась. – Брала бы мужиков по себе, таких же прожженных, а то парнишечку приголубила...»
С тем и заснула.
6
Кузьмич мужик справный: ремонт в три дня завершил. Верка снова к нему перебралась, месяца на полтора безвыездно. Про Юрку и его любовь совсем почти забыла. Только все равно какая-то не такая стала, словно что надломилось в ней. Раньше, бывало, выпьет и заводная становится. А теперь сидит грустная, словно думу думает. А чего думать – жизнь одна всего!
Кузьмича даже раздражение взяло: была баба как баба, а тут ластится, будто девочка еще. Прижмется и пальцем по его здоровенной груди водит. Словно выпрашивает.
– Ты чего молчишь, сказала бы что. Слушай, – пронзила вдруг догадка. Кузьмич привстал даже, – ты не зачала ли? Если так... Ты это брось, не дети!
Верка выпрямилась, отвернулась и быстро после этого заснула. Или притворилась.
А однажды, к весне уж дело было, и вовсе они с Кузьмичом поругались. Крепко поругались.
Сидели они тогда, как и прежде, вчетвером – пили, гуляли, пили да танцевали, – люди культурные, не алкаши какие! И Верка вроде совсем повеселела. Хохочет-заливается, да с Крыской на пару песни поет – никогда Кузьмич ее такой не видел. Вольной, удалой, свободной. Вот баба!..
По телеку крутили программу «Время». Крыска отложил гитару и вдруг заинтересовался.
– Смотри, как стреляет: за стенку спрячется, автомат вытащит и – бахает, не глядя. Что твои пацаны во дворе! – он опять заржал по-своему, противно и подленько.
– Дурак, там людей убивают, – неожиданно для всех проговорила Верка.
– Тебе-то что! Не в тебя ведь... Сами разберутся. Это Юрке твоему до всего дело есть.
Верка вспыхнула: «Какой он мой?!»
– Мне Зинуля говорила, – не слушал ее Крыска, – что этот твой Юрка, как чего где случится, бац! – стихи в газеты шлет. Алкаш-алкашом, а туда же!
– Что ты в стихах понимаешь!
– А ты давно ли стала разбираться? Знаем мы поэтов этих: слюни распустят да пыль в глаза пускают. Придуриваются.
Не стала Верка дальше спорить. А тут как раз спорт начался – мужики к телеку и прилипли. Им не до Верки было, не до Юрки, не до всех на свете. Только Верка вдруг рюмку выпила, руки заломила по-бабьи, лбом в стол уткнулась, и ну – выть в голос.
– Да что же это я?.. Да как же мы живем?.. Разве ж эта жизнь настоящая?.. А?..
И тому подобное. Кузьмич оторвался от экрана, оглядел Верку с головы до ног.
– И чего ты завелась, не мешай, – одернул ее, но, увидев, что это не помогает, добавил поласковей, – Не дури, где ты другую-то жизнь видела... Все так живут, это только в книжках да в кино...
– В кино, говоришь?.. – Верка вскинулась. – В кино... Люди за правду воюют, стихи пишут, дело делают...
– Ну, ты хватила! Да мы с Крыской как ломовые лошади...
– На выпивку заколачиваете!
– Покуда и тебе нравилось.
– Во-во, все, надоело! – Она крепко выругалась. Зло и смачно, так, что Кузьмича, мужика ко всему привычного, передернуло. – Я все думала, может проснется что, нет, не любовь, просто что-нибудь человеческое. Так и не дождалась... И не дождаться!
Верка уже стояла. Гордая, подбородок навзлет, смотрит на них свысока – огонь-баба! Но Кузьмичу все это порядком надоело. Он сплюнул и отвернулся. Крыска же с бабами спорить опасался, а потому, как прилип почти сразу к спорту, так и не отлипал. Одна лишь Людмила за спинами мужиков вопрошающе кивала головой и участливо показывала всем своим видом: «Успокойся, не надо...»
А Верка по-мужски, сплеча, рубанула кулаком по столу.
– Три года ведь на тебя убила! Лучшие годы... Чтоб вы сдохли...
И выбежала на лестницу как была в платье да шлепанцах, только пальтишко в руках смяла. Так и ушла.
7
И началась у Верки новая жизнь. Радости-то в ней, конечно, мало было: работа – общага, работа – общага... Редко куда сходит. Да и с кем пойдешь? Подруги старые замуж повыходили, детьми обросли давно. Мужики тоже не заговаривали; и где заговорить-то: на работе – работа, и в общаге – все по своим кельям. А нового Кузьмича не хотелось.
Не пойдешь же сама на шею бросаться... В общем, невеселая жизнь началась.
Одна радость – сверху из кабинки своей на всех смотреть: маленькие такие бегают, как муравьи, суетятся возле заготовок. Умора! Даже Кузьмич и тот слизнячком ворочается да дырки свои высверливает. Раньше-то она на него только снизу смотрела. А теперь... Кончено!
Первые дни Кузьмич все на разговор ее звал. Махнет рукой, а она два звонка в ответ. Только к нему не спускается. А тот походил, походил, да и надоело, видно.
Ох, и злая же Верка стала! Особенно Зинуле перепадало. Придет та со свидания трезвая и злая, но что ее злость против веркиной! И так ее Верка, и эдак. И свет нечего зажигать, когда люди спят, и дверью не скрипи, и капроном не шурши, и... Но Зинуля – баба понятливая («Без мужика ведь осталась!» – самой не раз приходилось), была с Веркой ласкова и не перечила.
А однажды пришла Зинуля не поздно еще, радостью благоухает.
– Свистать всех наверх! – с порога. – Я сегодня, Вер, такого морячка зафрахтовала!
Так и сказала. «Вот стерва, а с утра и намека не было», – Верка даже не обозлилась, так она была ошарашена зинулиным перевоплощением.
А та на стол уселась, юбку приподняла, оголив коленки, да ногами болтает – счастливая должно быть.
– Вот, Верка, пруха пошла! Завтра снова пойдем... бросить якоря.
Верка свистнула, покрутив пальцем у виска. Зинуля чуть об стенку не ударилась от смеху.
– Ах, Верка, что ты понимаешь в романтике моря! Я тебя завтра с собой возьму, сама посмотришь.
– Вот еще...
– Да будет тебе в этой конуре чахнуть! Мы тебе еще вот такого мужика найдем, – она выставила большой палец. Потом подняла руки, потянулась, спрыгнула со стола, в секунду разделась, кинулась в кровать. – Спи, завтра... – зевнула, – сама все поймешь, – и уснула.
Верка подивилась на такое зинулино счастье, встала, свет погасила и тоже быстро уснула. Без снов.
А утром подумала: «Почему бы и не пойти».
После работы Зинуля ее с собой потащила, в кабинет.
– Когда выходить будешь, ты Галке денег сунь, – наставляла она Верку. – красота, она денег стоит...
Что с Веркой в кабинете делали, вспомнить смешно. Вышла оттуда, как кукла японская – она такую в детстве раз видела – в общем, как и Зинуля – неземная. «А-а, тряхнем стариной», – махнула рукой.
Забежали к себе. Переодеться. Зинуля и сама суетилась и Верку подгоняла: «Быстрей, быстрей ворочайся...» Но вдруг, как подавилась. Остолбенела.
– Ты во что это вырядилась! Зря я с тобой возилась, что ли? – она задумалась ненадолго, Верку оглядела. – Это уж год, как не носят, – потом в шкаф залезла да на кровать разное барахло оттуда набросала. – Одевайся, тебе как раз будет...
Часть
1......... Часть 2......... Часть 3.......... Часть 4........... Часть 5